Союз о «Ное», Беседа Емилианом Сосинским. Часть 2

Плод Веры — передача телеканала Союз, часть вторая: беседа с руководителем Домов Трудолюбия «Ной» Емилианом Сосинским.

И благодарим жертвователей:
— 5 000 от Нины
— 700 от Ольги «Ной»
— 50 на яндекс деньги
— 100 на яндекс деньги
Большое спасибо.

Правда ли, что все бездомные – пьяницы и тунеядцы? Является ли отправка их домой решением проблемы? Почему нельзя закрывать глаза на ситуацию с бездомными? Об этом рассказывает Емилиан Сосинский, руководитель Дома трудолюбия «Ной».

– В прошлой программе Вы очень подробно рассказали о том, почему нужно работать с бездомными людьми и почему им нужно помогать. Но как получилось, что лично Вы стали этим заниматься? Как Вы к этому пришли?

– В 2003 году я в первый раз переступил порог храма. До этого я был воинствующим атеистом, а в 2003 году жизнь у меня круто изменилась. И когда я начал потихонечку воцерковляться, пытался стать верующим, понял, что любой человек, если он действительно хочет стать верующим, кроме того чтобы ходить в храм, должен что-то делать. По словам святых (последним это говорил, наверное, Серафим Саровский), путей спасения всего три: либо ты благотворитель, либо постник, либо молитвенник. Легче спастись по тому, что тебе легче дается. Для меня легче заниматься спасением через работу с окружающими, через благотворительность. До этого у меня был уже опыт педагогической работы с трудными подростками. Поэтому работа с людьми, которые по своему душевному развитию как раз и есть повзрослевшие трудные «подростки», – путь более легкий, чем остальные. К сожалению, я не гигант духа, как, допустим, Лука Крымский, который хотел рисовать, но стал хирургом, потому что это было важнее, ведь для этого надо быть героем. Я пошел просто по тому пути, который для меня допустим и дается легче.

– Все-таки, когда речь идет о социальной деятельности Церкви, о благотворительности, чаще всего занимаются детьми-сиротами, многодетными семьями, то есть чем-то, так сказать, позитивным в общественном сознании. А Вы работаете с той темой, которая вызывает в обществе достаточно серьезное отторжение. Например, в течение многих лет в Москве, в храме святых Космы и Дамиана, кормили бездомных, но, так как находится храм в самом центре, власти запретили это кормление. Вы, насколько я знаю, тоже периодически сталкиваетесь с такими проблемами. Почему такое отношение в обществе и как найти какой-то компромисс в помощи бездомным?

– Во-первых, подчеркну, что наш приют для бездомных возник именно из кормления в храме Космы и Дамиана, который находится напротив мэрии Москвы, за памятником Юрию Долгорукому. Почему я занялся именно этим? Апостол написал, что у каждого какие-то свои таланты. В Библии, когда Господь призвал Моисея, то сказал ему: «Позови того-то и того-то, они сделают то-то и то-то», чуть ли не чертежи были даны, как сделать скинию. То есть у каждого человека есть какой-то свой дар. Мне проще заниматься с такими людьми, чем детьми или еще какими-то более позитивными, как Вы говорите, видами работы. Поэтому я иду по этому пути.

Это, конечно, встречает отторжение, но, как сказал кто-то из святых, наша жизнь так устроена, что чаще приходится выбирать не между хорошим и плохим, а между двух зол. На мой взгляд, делать так, чтобы эти люди жили, как, допустим, у нас в приюте, пусть и не такое светлое направление, как помогать детям, но это намного меньшее зло, чем когда эти люди предоставлены сами себе, несут угрозу и окружающим, и себе, и тому населенному пункту, в котором они находятся. Поэтому пусть это и далеко от совершенства, но это нужное дело, и я считаю, что кто-то обязательно должен им заниматься. Например, я счастлив, что есть возможность заниматься именно с этими людьми, мне она нравится.

– Давайте напомним, что это сеть приютов, состоящая из социальных приютов и приютов, в которых подопечные работают. Давайте расскажем о типичном дне ваших подопечных в социальном и рабочем приюте.

– На данный момент наша сеть состоит уже из четырнадцати домов, из которых пять – социальные дома, где проживают старики, инвалиды, женщины, дети, и девять – рабочие дома, в которых в основном живут трудоспособные мужчины. Пока труд, которым они занимаются, к сожалению, только тяжелый физический труд подсобных рабочих на стройках. Есть разные критерии, по которым трудно подобрать что-то другое: работники должны быть легко взаимозаменяемы, должны быть такие работы, чтобы не надо было учить человека, потому что он может выбыть по разным причинам и будет некому за него это доделывать. Поэтому работа, к сожалению, только такая.

У того же Иоанна Кронштадтского в Доме трудолюбия было двенадцать мастерских различных направлений. Это то, к чему мы стремимся, на что надеемся. Там могли работать не только те, кто физически еще может копать, таскать и ломать, но и те, кто физически уже не мог делать что-то еще. К нам многие обращаются и говорят: «Я могу быть электриком», «Могу быть сварщиком» и так далее. Но у нас такие отдельные работы бывают крайне редко, поэтому мы всем вынуждены говорить: «Извините, у нас Вы будете только подсобным рабочим». Для них это крайне тяжело, поэтому мы очень надеемся, что с помощью общества, с помощью государства (может быть, оно повернется к нам все-таки лицом) все-таки удастся получать госзаказы на какие-то работы.

Могу привести пример. Я читал, что в Израиле государство поняло, что эти люди могут жить, к сожалению, только в общине, и для них создали производство прямо на территории поселения. То есть люди живут там, учатся этой работе и работают, им даже уходить не надо, ездить, как у нас, в разные концы города в поисках работы. Их детям дали возможность без экзаменов поступать в вузы, то есть там понимают, что детей из этого можно и нужно выдернуть. Сами эти люди, к сожалению, уже будут так жить до конца жизни, но все равно это нормальное существование, с той разницей, что индивидуальная жизнь заменяется на общинную.

Все люди, живущие в рабочих домах, ищут себе в основном поденные работы, ездят по одному или бригадами. Желательно получать деньги каждый день, максимум раз в сколько-то дней, из этих денег примерно половину они получают в виде зарплаты, а на вторую половину содержатся все рабочие дома и социальные, то есть она идет в «общий котел». Примерно семьдесят пять процентов средств, на которые содержится сеть приютов, – это зарплаты бездомных. То есть трудоспособные бездомные, кроме того что содержат себя, еще содержат стариков, инвалидов, женщин и детей. На данный момент у нас всего двадцать пять процентов – это благотворительные пожертвования. Государственных денег нет вообще. То есть если бы увеличилось число пожертвований либо государство стало как-то помогать, конечно, эту работу можно было бы расширить. Можно было бы сделать места на стройках не только в качестве подсобных рабочих, но можно было бы людей и обучать, и лечить, очень многое было бы можно делать. Пока, к сожалению, наша экономика состоит из того, что зарабатывают сами бездомные, плюс двадцать пять процентов пожертвований, больше мы пока развернуться не можем.

– Один из ваших подопечных сказал в интервью буквально следующее: «То, что должно делать государство, делают обычные люди». Это подтверждают как раз Ваши слова. Я знаю, что существует закон об основах социального обслуживания граждан Российской Федерации, об этом говорил и Президент России Владимир Владимирович Путин: социально ориентированные некоммерческие организации должны брать на себя часть государственных функций в социальной сфере. На это выделяются огромные средства, сейчас это находится в тренде. Почему вы не можете получить часть этих средств на работу с бездомными?

– Мы девять раз подавали заявки на различные гранты, куда могли, туда подавали. Девять раз мы не получили ничего. Каждый раз подача документов – это трата средств, потому что надо нанимать специалиста (у нас нет специалистов, которые могли бы это делать), и времени. Каждый раз это не оправдывалось, поэтому мы оставили это безнадежное, с моей точки зрения, дело. Ну сколько можно тратить на это? На эти деньги мы лучше возьмем еще несколько человек с улицы. У нас содержание одного человека обходится в семь с половиной тысяч. Пусть лучше эти деньги идут на то, чтобы люди жили у нас трезво и трудились, чем будут жить на улице.

Что касается государства, на бездомных программа не рассчитана вообще никак, потому что там все привязано к регистрации. У половины бездомных регистрации вообще нет и быть не может, потому что человек должен быть зарегистрирован в собственном жилье, а у них нет своего жилья. Есть соглашение между ФМС и соцзащитой о том, что бездомные должны быть зарегистрированы на территории социальных учреждений. Допустим, на Подмосковье выделено пятьдесят койкомест, где могут быть зарегистрированы бездомные, на Москву – тысяча двести, и то там регистрируют на месяц. В каждом регионе есть учреждения для бездомных, в которых они могут быть зарегистрированы, но примерно на тридцать койкомест. Больше там никого регистрировать не будут. То есть это в десятки, а то и в сотни раз меньше реального числа людей, живущих на улице. Поэтому вся социальная помощь проходит мимо и бездомных не касается вообще.

И так как категория бездомных вообще нигде не прописана, то нормативы, которые пытаются применить к организации, желающей стать поставщиком госуслуг, взяты ни много ни мало из пансионатов ветеранов труда. Могу привести цифру: допустим, в Москве (на мой взгляд, здесь эта работа ведется чуть ли не на самом высоком уровне во всей России) содержание обычного бездомного (если он не инвалид) обходится в сорок четыре тысячи в месяц, а если инвалид – шестьдесят пять тысяч в месяц. Я понимаю, что такие критерии были прописаны для ветеранов труда, это нормально. Но когда речь идет о людях, которые живут на улице, питаются чаще всего из помоек, то ставить им нормативы, сколько должно быть метров на человека, сколько лифтов должно быть в этом доме и сколько людей, которые обязательно получили какие-то «корочки», чтобы с ними работать, – это все абсолютно нереальные цифры. И статистика говорит сама за себя: нет ни одной официальной организации во всей России, у которой есть официальный приют для бездомных. На уровне сегодняшнего законодательства это невозможно. Поэтому программы, которые государство пытается сейчас делать, бездомных не касаются вообще никак.

– Существует много программ, по крайней мере мы знаем, в Москве: и кормят, и вещи собирают, есть «ангар спасения». Какие Вы могли бы выделить программы, схожие с вашей работой, и знаете ли о чем-то подобном в других регионах? Если нет, то как вообще подступать к этой теме? Вдруг кто-то из наших телезрителей захочет, как и Вы, посвятить жизнь этому делу.

– Все, что Вы перечислили, приют не организует. Да, их можно кормить, это даже попадет под грант. Можно купить продукты, раздать вещи, можно сделать какой-то пункт, где бездомные смогут обогреться, но все равно потом оттуда они будут должны уйти. Создать полноценный приют, в котором люди будут полноценно жить и трудиться, невозможно. Нет ни одной такой организации. Поэтому никаких аналогов я, к сожалению, привести не могу. Все остальные, работающие в этой сфере, делают то, что можно по законодательству, но, к сожалению, не делают главного, что нужно для бездомных. Как сказал Иоанн Кронштадтский, им надо дать жилье и работу, – вот этого им дать и не могут.

– Как же быть? Если открывать приюты в других регионах, с чего начинать?

– Я считаю, что Господь в Евангелии очень четко показал, что надо делать. Он всегда это показывал Своим примером: не только говорил, а делал. Вспомните, Он шел на нарушение государственных законов, исцелял в субботу. Этого нельзя было делать по закону, который был даже сильнее, чем то, что у нас сейчас называется государственным законом. Даже если человеку плохо, в субботу ты не имеешь права им заниматься; вот когда можно будет по закону, тогда и займись. Не важно, что с человеком будет, но по закону сейчас нельзя. Наш государственный закон, который слабее того, что был тогда в Израиле, говорит, что помогать бездомным в плане организации для них жилья и работы нельзя и надо подождать, чтобы наступило то время, когда это будет можно делать. Большинство бездомных, которые сейчас на улице, до того времени, конечно, не доживут: кто-то из них просто замерзнет на улице, кто-то попадет в рабскую мафию, где их будут использовать как инструмент собирания денег, то есть они будут попрошайничать (это инвалиды либо матери с детьми).

Если дожидаться благоприятного времени, когда закон разрешит это делать, то сейчас надо просто сильно зажмуриться и сделать вид, что этих проблем нет: «Давайте подождем, пока закон это разрешит», как, в общем-то, многие и предлагают. Но Господь шел на нарушение всевозможных законов, делая то, что нужно, понимая, что крайне важно сделать это именно сейчас, когда есть нужда. Поэтому мы делаем, несмотря на то что нет закона, который сказал бы: «Да, так надо делать».

– По факту мы действительно закрываем глаза на эту проблему. Чем грозит эта ситуация, какова будет динамика? Увеличение числа бездомных? Как с ними придется работать в перспективе, если не заняться этой проблемой сейчас?

– Примерно с 2011 года, когда у нас появился приют, в два раза (сейчас, может быть, больше) увеличилось число тех бездомных, которые не хотят работать, то есть рост тунеядцев идет очень активно. Как раз около нашего храма Космы и Дамиана напротив мэрии Москвы, о котором мы сегодня говорили, достаточно было появиться одной женщине, которая стояла всегда пьяная и кричала: «Я вам не лошадь, чтобы работать», и за год их стало уже трое: еще два мужика точно так же стояли всегда пьяные, довольные, побирались и кричали, что они не лошади, чтобы работать. То есть число их растет очень быстро. В том году она осталась одна и теперь трезвая, потому что те двое умерли. Ведение пьяной жизни «как хочу» на улице длится в среднем три года, потом человек умирает. Насколько я знаю, схожая статистика в странах, где им дают такую возможность: «Пей, пожалуйста, вот тебе кабинет, где ты можешь напиться, уколоться, вот тебе место, где ты можешь жить», главное, что это вынесено куда-то за город. Есть, конечно, исключения. Недавно в Москве умер человек, проживший на улице двадцать один год. Большинство все-таки умирают за три года.

Не знаю, будет ли расти их количество, вот качество точно будет меняться. Среди тех людей, которые сейчас все-таки считают, что работать – правильно, но они не могут, потому что пьют, им негде жить, либо еще что-то, большинство составят те, которые работать уже не хотят. Это заразно. Иоанн Кронштадтский не зря говорил, что того из них, кто, будучи здоров, отказывается работать, надо выгонять из города, потому что это рассадник заразы. Эта зараза распространяется очень быстро, и если сейчас мер не предпринимать, то, боюсь, число тех, кто будет тунеядствовать, сильно вырастет.

Идет один закон (его пока, слава Богу, не приняли, и надеюсь, что не примут), который предлагает другой вариант решения этой проблемы. Согласен, что это тоже решение, но, на мой взгляд, оно гораздо хуже: государство предлагает их всех посадить. Сделать примерно так, как было раньше: ЛТП, закон о тунеядстве, 101-й километр. Сейчас идея закона в том, чтобы создать сеть приемников-распределителей по территории всей России, и откуда человек приехал, там его и сажать. Первый раз он сидит два месяца, его выпускают, и если за два месяца он не смог найти постоянное жилье и работу, его сажают туда на год. Естественно, он его не найдет, потому что не учитывается психология этих людей, они поодиночке не могут. Год он отсидел, его реабилитировали, он выходит, и ему опять даны только два месяца, если он нашел постоянное жилье и работу, то остается, не нашел – сажают обратно.

Я считаю, что хотя и плохой, но это все-таки какой-то вариант решения данной проблемы. Не думаю, что он пройдет, и надеюсь, что не пройдет, потому что Дома трудолюбия, которые мы пытаемся внедрить, на мой взгляд, – вариант намного лучше. Вот когда человек говорит: «Нет, я вам не лошадь, чтобы работать, я буду делать что хочу, а вы меня содержите», тогда его надо уже пускать по этому варианту. Такие дома при Екатерине назывались «для буйных ленивцев», которые были всегда. Потом они, как правило, преобразовывались в тюрьмы. В Москве несколько известных тюрем – это именно бывшие дома для бездомных. То есть если человек упорно говорит: «Работать не буду, буду пить и делать, что хочу», на мой взгляд, его надо изолировать, потому что эта зараза действительно, к сожалению, передается.

– Насколько ситуация, которую мы видим в Москве, типична для других городов? Или это проблема только столицы?

– Я думаю, что проблема эта есть везде, но в таких масштабах, как в Московском регионе, вряд ли где-то еще есть. Точно неизвестно, сколько бездомных в Московском регионе. Самую маленькую цифру дает Департамент соцзащиты Москвы: она колеблется от шести до восемнадцати тысяч. Есть питерская организация «Ночлежка», которая работает с бездомными довольно давно и плодотворно, и если посчитать по их методике, то получается около ста тысяч. В Интернете, по-моему, в 2013 году, была цифра, которую дало МВД, – сорок тысяч. Это те люди, которые в какой-то момент оказываются на улице. Чаще всего, конечно, это те, кто приехал из разных регионов работать, у них по какой-то причине не получилось (чаще всего из-за алкоголя), и они остались на улице. То есть они то на улице, то где-то работают, поэтому получается такой разброс: от двенадцати до сорока и даже до ста тысяч. В Москве, конечно, больше всего таких людей.

– Считается, что очень важно помогать людям возвращаться в те места, откуда они приехали сюда на заработки. Насколько это эффективно? Вот вы покупаете человеку билет, сажаете на поезд – и…?

– Я этим занимался в Красногорске, когда только пришел в храм. Естественно, первое, что приходит в голову: человек оказался здесь в трудной ситуации, значит, его надо просто отправить назад. Изначально мы по незнанию давали им деньги на эти билеты. Из тех, кому мы давали деньги, не уезжал вообще никто, деньги чаще всего сразу уходили на выпивку. Если покупать билеты, то какая-то часть уезжает. Этим активно занимается православная служба «Милосердие», у них есть программа «Возвращение домой», по-моему, они отправляют порядка тридцати человек в месяц – это тот процент, который реально хочет уехать. Что такое тридцать человек, если взять даже среднюю цифру в сорок тысяч? Да, это какой-то процент, это нужно, действительно есть люди, которых отправь домой – и все проблемы решились. Но это очень маленький процент относительно всего числа, поэтому я считаю, что вкладывать в это столько различных средств неэффективно.

Кстати, если опять обратиться к Иоанну Кронштадтскому. Кронштадт был городом для ссыльных, и там им не давали ни жилья, ничего, они становились, что называется, бомжами. Отец Иоанн обращался к правительству: «Либо хватит их сюда посылать, либо, если вы не можете их сюда не посылать, давайте тогда здесь займемся обустройством их жизни». Сюда их сейчас никто не посылает, они едут сами, и сделать с этим невозможно ничего: все деревни обнищали, развалились, и люди уехали. По рассказам о том, что творится в провинции, жить там не получится, тем более когда туда посылаешь человека, который еще и духовный инвалид. Конечно, он никак не сможет там жить, там и нормальные-то люди жить не могут. Поэтому хочешь не хочешь, они все равно все здесь. Пытаться их каким-то образом отослать обратно на данный момент вообще утопия, это нереальный способ решить проблему бездомных.

– Вы говорите, что люди улиц – духовные инвалиды. Как идет духовное выздоровление, если оно возможно? Существует ли какое-то духовное попечение, окормление ваших подопечных?

– Начну со второй части. Каждый раз, когда мы открываем новый приют, сразу идем к настоятелю ближайшего православного храма (как правило, это километр–полтора от приюта) и просим, чтобы он выделил священника или сам приходил к нам с духовными беседами. Проблем сразу получается две. Первая проблема – так как у нас люди работают, собираться на эти духовные беседы они могут не раньше часов девяти вечера, поэтому священники, как правило, не хотят этого делать. Во-вторых, есть такая позиция, что Русская Православная Церковь – это не секта, которая ходит по домам и вербует себе адептов: «У нас храмы открыты, если вам надо, вы к нам и придете». К сожалению, могу сказать по своему опыту работы с бездомными: они не пойдут. Они ходят в храмы только тогда, когда надо побираться, если нет возможности еще где-то деньги получать. У меня был пример, когда я забирал человека с кормления, он сказал: «Можно в воскресенье в храм?» Я говорю: «Конечно, можно». Он сразу побежал и встал на паперть, то есть это то, для чего это им надо.

Эта позиция, к сожалению, не миссионерская: сами бездомные не пойдут, и, конечно, надо, чтобы батюшки ходили. Так как отношение чаще всего такое, то к нам батюшки ходят, как правило, не из ближайших храмов, а приезжают из Москвы или еще откуда-нибудь. То есть это те, кто действительно понимает, что это надо, и для кого это часть жизни. У нас всего несколько домов, куда ходит местный батюшка, а во всех остальных случаях либо приезжают из Москвы, либо это прихожане из нашего храма Космы и Дамиана и еще из других. Мы многих приглашаем, к нам приходят психологи, «анонимные алкоголики», еще кто-то. То есть мы стараемся делать так, чтобы эта душевно-духовная жизнь была, потому что без этого, думаю, человек никогда не изменится. Но пока, к сожалению, это далеко от того, как должно быть. Если мы сейчас все-таки сможем открыть тот социальный городок, под который арендовали лагерь под Сергиевым Посадом, то, надеюсь, благодаря соседству с Лаврой духовных бесед там будет больше. Тем более что Троице-Сергиева лавра действительно помогает нам в открытии этого городка. Я надеюсь, что там все-таки будет какой-то качественный сдвиг, потому что мы даже разговаривали о том, чтобы поставить на этой территории храм или как минимум часовню.

– Спасибо огромное за вашу работу. Надеюсь, что наша программа помогла телезрителям понять, почему необходимо работать с бездомными.

Ведущий Александр Гатилин

Записала Екатерина Самсонова